Обновка

Мне было семь лет, когда наступила вторая зима войны. Мужчины нашего села были на фронте, все легло на плечи женщин. Я со сверстниками помогал взрослым в меру своих сил на полях, пасти скот, возить воду. А дома приглядывал за младшей сестренкой, которая родилась в самом начале войны.

Стало холодать, и мама озаботилась нашими зимними вещами. Мне мое пальтишко стало совсем мало, я едва мог натянуть его на плечи. А новое сшить было не из чего. Папину одежду мы всю раздали в первый год войны беженцам. Мама очень хотела справить мне новый полушубок. Мы до войны держали скот и сдавали шкуры. За это нам полагалась одна выделанная шкура. Из этой овчины мама и хотела сшить мне полушубок. Как я ждал того момента, когда в новом полушубке приду в школу. Да я же в любой мороз мог бы выходить на улицу! И маме ходил бы помогать на конный двор, и с друзьями на санках покататься.

Но в начале февраля к нам пришла комиссия для сбора теплых вещей на фронт. Мама так растерялась – ведь теплых вещей у нас не осталось. А мне вдруг вспомнился папа – как он там, воюет, ведь зима, вдруг ему холодно. Я-то что? У меня и школа рядом, и дома тепло, а он… Тогда я подошел к маме и сказал, чтобы она отдала ту овчину, что приготовила для меня. Может, сшитый из этих шкур полушубок попадет к папе. Мама погладила меня по голове и, отвернувшись, заплакала. Не знал я тогда, что ей не было жалко полушубка. Просто уже полгода, как она получила похоронку на отца.

Ту зиму я доходил в тетином пиджачке. Но меня грела надежда, что наша овчинка уберегла кого-то от мороза.

Долгая дорога домой

Война перевернула жизни многих, в том числе и мою. Я родилась в 1938 году в городе Белая Церковь Киевской области. Родного отца не помню, потому что сначала его отправили в Испанию выполнять интернациональный долг (папа был военным), а потом началась война. Нас у мамы было трое – я старшая и двухлетние близнецы Витя и Валя. Мама работала в военном госпитале, а нас оставляла на соседей. Враг быстро наступал, госпиталь нужно было эвакуировать. Едва эшелон с ранеными отъехал от города, как попал под бомбежку. Многие погибли, а оставшиеся в живых уносили раненых в безопасное место. Мама оказывала помощь раненым до тех пор, пока сама не свалилась с ног. Вернуться за нами ей было не суждено.

Мы в то время были у соседки, пожилой женщины (мы называли ее бабушка Варя). Когда фашисты заняли город, она спрятала нас в своем погребе. Естественно, что долго сидеть там мы не могли — бабушка Варя вышла, чтобы что-то взять в избе. Сестренка Валя увязалась за ней. И так случилось, что бомба попала прямо в дом. Соседка с нашей сестренкой погибли, а погреб, где были мы с братом, завалило бревнами. К вечеру нас вытащили. Я помню молодую женщину, которая подхватила нас и побежала по улице. Я бежала рядом, держась за ее юбку, а она все приговаривала: быстрее, быстрее, а то фашисты нас убьют. На краю города ждала машина, где уже были другие дети, нас буквально на ходу забросили в кузов. Там нас успокоили, дали воды и хлеба.

Доехали мы только до реки. Возле разбомбленного моста скопились машины, телеги. Внезапно налетели самолеты. До сих пор не удалось забыть мне этот ужас, я и сегодня вздрагиваю, когда слышу сирены машин или шум самолетов. А тогда время словно остановилось и рядом с нами разверзся ад. Крики, стоны и плач, все взрывается, всюду кровь, все горит. Взрослые побежали с нами в лес, раненых и совсем маленьких детей несли на руках. В лесу из веток и верхней одежды сделали для них носилки. Раненых детей оставили в ближайшем селе. А мы все шли, шли и шли, и казалось, что это никогда не кончится. Две ночи ночевали в лесу, прижавшись друг к другу. Наконец, мы вышли к деревне, не занятой немцами. Там нас накормили и разместили в школе для ночлега, наутро мы уже двигались дальше. В следующей деревне нас тоже разместили в школе. Есть хотелось до головокружения, а еда уже закончилось. Тут я заметила в углу на столе классный журнал. Порвала бумагу на кусочки, скатала из них шарики и начала есть, запивая водой. Гладя на меня, стали есть бумагу и другие дети. К счастью, вошла воспитательница, отругала нас и промыла нам желудки, приговаривая: вот, от бомб спаслись, так решили помереть от бумаги. За всеми процедурами не заметили, что сельчане принесли нам картошку в мундире и лепешки, тут уже все неприятности забылись.

Так нас довезли до Усть-Калиновского детского дома, где мы пробыли до конца войны. А зимой 1947 года за нами с братом приехал отец. Наш родной отец погиб под Сталинградом, а мама, после той бомбежки эшелона, узнав, что Белая Церковь разгромлена, ушла на фронт, думая, что детей не осталось в живых. Прошла всю войну, вышла второй раз замуж. И каким-то чудом узнала о нас. Мы сразу начали называть маминого супруга отцом. Когда он приехал, я лежала больная в изоляторе. Едва мне сказали, что за нами с братом приехал отец – всю мою болезнь как рукой сняло. Я бросилась ему на шею и не могла оторваться от него.

Дома нас ждала мама с сыном Славиком, и еще одного ребенка она носила под сердцем. Мы с братом долго еще не могли отойти от того, что пережили. Боялись голода, прятали еду про запас. Однажды мама обнаружила мой тайник с котлетами под подушкой. Как она плакала! Прижала нас к себе, уговаривала, говорила, чтобы мы не боялись, войны больше не будет, папа о нас заботится. Тяжело было привыкать к мирному времени.

Наш приемный отец тоже был военным, как и родной, и мы путешествовали за ним по всей стране. У нас была большая семья, кроме своих детей и нас, папа взял в семью двух ребятишек своего друга, который погиб вместе с женой, воспитал младшего сына своего брата и помогал родственникам с его старшими детьми. Никого они с мамой не оставляли в беде, жили мы всегда дружно. Война действительно перевернула наши жизни, ее ужасы не забудутся никогда. Но, как бы то ни было, именно война научила нас ценить людей, которые рядом с нами.

Мой День Победы

Я часто вспоминаю май 1945 года, день, когда стало известно о том, что мы победили в страшной войне. Помню и как шел к этому дню. Я был ребенком во время войны, жил в Новогородской области. В 1941 году при бомбежке нас с сестрой контузило, она осталась глухонемой, а я с тех пор всю жизнь заикаюсь. Наш отец работал машинистом паровоза, в начале войны он ушел в свой последний рейс. Больше мы его не видели. Нашу семью в 1942 году вывезли в Польшу, в концлагерь Освенцим. Все мои родные – мать, сестры, братья – кто-то умер от голода, кто-то был убит и сожжен в лагерных печах. Как я выжил – не знаю. Был бит не единожды, остался с одной почкой. Чтобы меня прекратили бить, я падал на землю и пытался притвориться мертвым. Я видел, как умирали люди, и делал то же. Тогда меня оставляли, а я продолжал жить.

Накануне освобождения, когда наши войска вошли в Польшу, я попал в госпиталь. Очнулся в морге. Солдаты с носилками пришли меня хоронить, а я живой, ползаю по полу. К счастью, военные врачи выходили меня и отправили в детский дом в Псковской области, в село Бельское Устье.

Поскольку я только что прибыл из госпиталя, меня освободили от школьных занятий. Светило солнышко, было тепло, и мы с дошколятами играли на улице. На столбе во дворе висел репродуктор, играла музыка. Вдруг неожиданно музыка прекратилась и мы услышали: «Внимание, внимание! Говорит Москва. Фашистская Германия капитулировала. Победа!» Что за слово – Победа… От неожиданности я даже перестал заикаться. Что-то орал, скакал и кувыркался, обнимал и целовал малышню, себя не помнил от радости. Побежал на кухню, сообщить взрослым о нашей победе. Старшая повар, обрезавшая вареное мясо на суп, от такой новости ойкнула и села на стул, растерянно подала мне мосол, с которого обрезала мясо. Я схватил этот мосол и, пока она не передумала, бросился на улицу. Всем досталось по кусочку. Тут и старшие ребята подбежали, наперебой галдящие от радости. Мы смеялись и плакали, обнимались и поздравляли друг друга. Пожалуй, за всю свою жизнь я не испытывал большей радости, чем тогда.